И Намор - В третью стражу [СИ]
— Так, — кивнул Штейнбрюк, одетый по какой-то оказии в форму. — Поживете пока в гостинице при управлении. Пишите отчет, подробный. Про Вальтера уже знаем, но хотелось бы знать подробности вашей встречи. Идите, вас проводят. Жду завтра в 20-00.
— Слушаюсь! — Татьяна от такого тона аж вытянулась и готова была "щелкнуть каблуками", но каблучками, что на ней, не щелкнешь, да и не умеет она эдак-то.
Ее проводили — "Отконвоировали?" — в гостиницу. Не гостиница, разумеется, — одно название – скорее общага. Маленькая комнатка с зарешеченным окном, спартанская обстановка. Вешалка-стойка у двери. Две кровати с металлическими набалдашниками в виде шаров, две тумбочки. Квадратный стол у окна, два стула при нем, а на нем пустой граненый графин, стакан, числом один, стопка линованной бумаги, перо и чернильница-непроливайка. Шкаф. Дверь в туалетную комнату, умывальник.
"Оооо! "Хол"-"Гор" — — Похоже номер "люкс"! Даже теплая вода есть, и на том спасибо!"
Сопровождающий сухо проинформировал: "Обед и ужин вам принесут из столовой. Если что-то понадобиться сообщите дежурному сержанту на входе".
"Вот так, примерно..." — мысленно сыронизировала Татьяна — "Внутренняя... гостиница?"
* * *Крутится пластинка. Шипит. "Танго... в Париже танго..." И комната вращается вокруг нее, а патефон испорчен, испорчен... тянет мелодию, растягивает слова... Тааанннгооо... Долго, медленно, искаженным, размазанным во времени и пространстве собственным ее голосом, превращающимся в низкий, чужой.... Мужской? Мужской, разумеется, капитан Паша – мужчина. Мужчина?
"Ах, да. Мужчина... ведь мы о НЕМ!"
— Где это произошло? — приходит вопрос из темноты слева, но отвечать надо куда-то вправо, потому что комната...
— Что именно? — "Ох... Это ее голос? Господи прости! Да, разве же у нее такой противный писклявый голосок?"
— Вы сказали, к вам подошел мужчина...
"Свет в глаза, — слепит, — кто это спрашивает? — Знакомый..."
— А! — Да, да. Мужчина. — "ОН. Даже в подсознании безымянный ОН. ОН. ОН. ОН... Мне страшно – это Жаннет — УЙДИ!!!". — Не знаю. На улице.
— На какой улице? — Штейнбрюк? Может быть, но почему говорит из-за ее правого плеча?
— Не помню. — "Ну как можно запомнить улицы в чужом незнакомом городе? Она что телефонный справочник?" — Н-н-е знаю. Я в Антверпене раньше не... не бывала. Только карту...
"Это карта города, — тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. — Ты должна запомнить основные направления... Порт, вокзал, гостиница..."
- Он говорил по-немецки?
"Что? Кто?!"
— Нет, — качает она головой, от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее... "Танго, в Париже танго!" — Нет! Он заговорил со мной по-французски.
— Что он сказал? — Справа.
— Он говорил по-французски? — Слева.
— Припомните! Что он сказал? — Штейнбрюк.
— Он... ска... Прошу прощения, мадемуазель... Нет, наверное, "извиняюсь". — "Ах, как крУжится голова, как голова... кружИтся!" — Мне кажется, он сказал: "Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить". Что-то такое.
— Где это произошло? — Из-за спины.
— Что?
— Где он к вам подошел? — Слева.
— Он говорил по-немецки? — Справа.
— Я же сказала, не помню! — "Боже, какая пискля!"
— Не помните, на каком языке он говорил?
— Нет.
— Так, где он к вам подошел?
— Не помню.
— Ну, хотя бы в какой части города? — Опять Штейнбрюк.
"ОН..."
— Сэйнт ...Амадеус?
— Может быть, Синт Амандус? — Предлагают из-за спины.
"В танго, в парижском танго..."
— Да, точно. Синт Амандус.
"Я подарю вам сердце в танго..."
— Как он выглядел?
"А ночь синяя, и сладкое вино... Господи!"
— К... кто?
— Этот мужчина. — Снова Штейнбрюк. Спокоен, деловит, равнодушен...
"Машина..."
— Высокий...
— Насколько высокий? — Слева.
"Ведь ОН высокий? Ведь так? О, да. ОН теперь высокий..."
— Н-ну, у меня были туфли на низком каблуке, — она пытается вспомнить, но перед глазами несется круговая панорама комнаты, смазанная скоростью и визгом разогнанного до высоких оборотов мотора. — Я... мне кажется... я не доставала ему до плеча...
— Метр восемьдесят, примерно. — Предполагает капитан Паша справа.
— Да, возможно.
"Возможно... Скорее всего... Где-то так... Метр... и еще... почти метр... ОН..."
— Итак, он подошел к вам. — Слева. "А кто устроился на подоконнике слева? Знакомое лицо..." — На кого он похож?
— Ни на кого.
— Можно предположить, что он француз? — из-за спины.
— Нет, — трясет она головой. — Нет. Если только не из Лотарингии или Нормандии...
— Значит, сразу видно, что немец. — Кивает Штейнбрюк. — Типичный немец, не так ли?
"Сколько раз он ее об этом спрашивал? Десять, двадцать? И еще художник рисовал ... два раза? Или, нет. Кажется, три... Или мне это только приснилось?"
— Или голландец. — Говорит она, но губы и язык не слушаются, и горло способно, кажется, издавать только хрип. — Или... или бельгиец.
— Он хорошо говорит по-французски? — Справа.
— Грамотно, — отвечает она. — Небыстро, но... он ошибается... не часто, но... иногда. Достаточно, чтобы... И акцент...
— Акцент немецкий? — Из-за спины, хлестко, угрожающе.
"Сукин сын! Выблядок!"
— Нет, еврейский! — Выплевывает она вместе с густой слюной.
— А по-немецки он с вами говорил? — Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на "ты", ничего...
— Нет. — Выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. — Ни слова.
— Вы сказали, что встреча произошла в Синт Амандус. — Снова капитан Паша. — На какой улице?
— Не помню.
— А какую-нибудь другую помните? — вопрос уже слева.
"Пинг-понг! Туда-сюда, обратно... Тебе и мне ... Тьфу!"
"Устрой истерику!- предлагает Жаннет. — Я бы..."
"Ты бы...УЙДИ!"
— Вы слышали вопрос?
— Да... Бругстраат... бруг – это мост, ведь так?
— Да, по-голландски это мост. — Подтверждение приходит из-за спины, и сразу же шелест бумаги.
"На карте ищет..."
— Почему вы запомнили именно эту улицу? — А это снова Паша-капитан.
— П... потому что... Вы мне не верите?! Вы!!! Вы...
- Прекратите истерику! — Властно, как хлесткой пощечиной... Штейнбрюк...
"Мразь!"
— Итак? — Паша-инквизитор.
— Там была улица Бругстраат, и... Мост. Я подумала, это значит "Мостовая". И еще... я запомнила кондитерскую. Проходила мимо... открылась дверь, и на меня пахнуло теплом, ванилью, и еще кофе...,. Я хочу пить!
— Высокий, похож на немца. — Говорит Штейнбрюк.
— Я хочу пить!
— Высокий, похож на немца. — Равнодушно повторяет Штейнбрюк.
"Не сдавайся! "В Париже..." В Париже Эйфелева башня и... танго. В Париже..."
— Я хочу пить! Дайте, пожалуйста, воды!
— Высокий...
— Воды!
— Похож на немца.
— Во... Я не сказала, что на немца. Может быть, скандинав, бельгиец... Воды?
— Волосы? — Слева, от окна.
— Дайте воды! Темно-русые.
— Может быть, каштановые? — гад из-за спины.
"Ну, ничего сволочь! Когда вам будут отбивать яйца в НКВД, вспомнишь этот день!"
— Я хочу пить.
— Вы не ответили на вопрос.
"Мразь троцкистская!"
— Нет, не каштановые. — Она сглатывает, но и слюны нет. — Темно-русые, волнистые... немного.... Подстрижен коротко... Дайте пить... — глас вопиющего в пустыне – безнадежно, ясно – не дадут. А комната уже не вращается – плывет. Медленно, тягуче, как балтийская волна. Тянется...
— Он был без шляпы?
— Ч...то?
— Он был без шляпы? — Пот заливает глаза, и в ушах гул, и непонятно уже, кто задает вопросы и откуда.
"Чудище стозевно, многолико... Но... Но в Париже... ОН... И танго... В Париже..."
— Нет, — трясет она головой. — Нет... Он был в шляпе... но когда мы зашли в кафе... В кафе... в кафе...
— Вы зашли в кафе, и он...
— Он ее снял.
— И вы увидели его прическу?
— Да.
— Где расположено это кафе?
— Не помню.
— Опишите место. Как выглядит кафе? Что напротив? Что рядом?
"Боже мой! Мой... мой... Голова... Вопросы, вопросы... тридцать тысяч одних только вопросов... Гоголь... Не помню, не знаю, где-то, как-то... Ну, чего вы все от меня хотите?!"
А время тянется, и комната то кружится в вальсе, то скользит в фокстроте, то мечется в танго. И хочется пить и в туалет. И умыться. Смыть пот с лица и с тела. И кофе, и закурить. И... Да, и водка сейчас бы не помешала.
